ЛитКритика.by

Никакие одёжки пиита не скроют…

 

---

 

«Вздымаю взор с мечтой о небе, но...»

 

Книга избранных стихов Анатолия Аврутина «Наедине с молчанием», вышедшая в 2007 году, критиками наедине с молчанием не оставлена. В прессе было немало рецензий. Поощрительных. Уже в предисловии, написанном доктором филологических наук, профессором Анатолием Андреевым, читаем: "Не скажешь, что Аврутина не замечают; но его не замечают как первоклассного поэта, вполне нобелевского по-своему масштабу. Разве он не сопоставим с тем же Бродским?»  «По-моему, Аврутин никаких сравнений не боится», – отзывается на эти слова Юрий Сапожков в рецензии, опубликованной в «ЛіМ». Высокую оценку творчества Аврутина дает также академик Владимир Гниломёдов в газете «Республика»: «Я ждал в конце прошлого века появления большого поэта. Но вот ирония судьбы. Становление талантливого поэта Анатолия Аврутина, по крайней мере, первые его книги прошли как-то мимо меня, о чем я, признаюсь, сожалею, а теперь он зрелый, оригинальный, признанный мастер слова".

 

***

 

Высокая оценка критики подтолкнула меня прочитать "Наедине с молчанием" особенно внимательно. С какими-то соображениями указанных рецензентов я согласилась, с какими-то – нет. Но обо всем по порядку.

 

В книгу «Наедине с молчанием» вошли стихи из восьми поэтических сборников «Снегопад в июле» (1979), «Поворотный круг» (1983), «...От мира сего» (1991), «По другую сторону дыхания» (1998 ), «Суд богов» (2001), «Золоченая бездна» (2002), «Поверуй... Вспомни... Усомнись...» (2003), «Неживая вода» (2005) и новые стихи. Обратим внимание на годы издания книг, интервалы между выходом первых четырех – довольно большие, тогда как следующие летят буквально каждый год. Всем известно, как трудно было издать книгу в советское время. Легко и просто это получалось у «своих», «чужие» ждали очереди годами. Однако интересно, сколько стихов включает сам поэт в избранное из трех сборников советского периода – всего 41. Десять из первого, тринадцать из второго, восемнадцать из третьего. Странная арифметика получается – за двадцать пять лет литературной работы поэтом написано 41 «избранное» стихотворение, а за пятнадцать последующих – свыше двухсот пятидесяти. О чем это говорит? О том, что поэта вдруг «прорвало», открылось «второе дыхание» или о его торопливости? В этом вопросе стоит разобраться.

 

Анализируя стихи из первых трех сборников и всех последующих, невозможно не отметить, что они существенно отличаются по одному признаку – ясности выражения, которая присутствует в первом периоде творчества поэта и почти полностью отсутствует в дальнейшем (под ясностью выражения понимаем ту совокупность качеств, о которой говорил еще Сумароков: «Чувствуй точно, мысли ясно, пиши просто и согласно»).

 

Ясные стихи

 

Первая книга поэта всегда интересна. Она показывает стартовый «заряд» автора. Бывает, именно первый сборник оказывается лучшим во всей творчества. Бывает – поэты не хотят о нем и вспоминать, как, например, Некрасов или Аркадий Кулешов. Стихи из первой книги Аврутина, «Снегопад в июле», говорят, что их автор – человек несомненно талантливый.

 

***

 

Вдруг соглашусь

довольствоваться малым,

Вдруг не впишусь

в стремительный вираж?

И очерк сразу станет

«матерьялом»

И «пишущим предметом»

карандаш.

 

Для вида все останется

как прежде, –

Слова, размах,

уверенность строки,

но старичок

в изношенной одежде

Мне на прощанье

Не подаст руки.

 

<...>

 

И что-то потускнеет,

оборвется,

И больше ни за что

не зазвенит

И друг мне холоднее

улыбнется,

И враг на именины пригласит.

 

И пирогов отведав именинных,

Увижу вдруг себя издалека:

Вот я стою.

Вот друг проходит мимо.

Вот в воздухе висит моя рука.

 

Этот стих, на мой взгляд, один из лучших не только в первом сборнике, но и во всем творчестве Аврутина. Остальные девять стихов из «Снегопада в июле» также чем-то интересны. Или это подсмотренные жизненные ситуации («скрестив на животе большие руки, / / ??Вздохнет: « Любовь... Проходит, а живем // Еще нам с Нюшей холодно в разлуке, // Уже нам с нею холодно вдвоем»), или мистической картиной ("Реальность небылью казалась. // А женщина в воде купалась, // И что-то дрогнуло в груди, // Когда плыла она, нагая, // руками звезды раздвигая // плыла по Млечному Пути»), или просто метафорой («Кардиограмму вздрогнувшею сердца // Прочертит в небе придорожный лес»), Видно, что поэт стремится найти что-то особенное. Видно также его честное отношение к жизни и творчеству.

 

Два следующих сборника, «Поворотный круг» и «...От мира сего», тематически и интонационно как бы продолжают предыдущий. Поэзия Аврутина – из жизни. Его герои, как правило, реальные люди: спутники в поездах, грушевские вдовы, сапожник, который «за так» ремонтировал «грубый башмак иль кирзовый сапог, не имеющий пары», слепой парень, который пел под тальянку в автобусе, бездетный сосед. В таких стихах повседневность, как источник вдохновения поэта, иногда выводит его на интересные философские обобщения.

 

Свое соответствующее место в первых сборниках занимает военная или, более точно, послевоенная тематика. Поэт, который родился в 1948 году и, естественно, войны не видел, не описывает боевые действия или партизанские были, его война – это судьбы людей, которые ее пережили, это "наследие", которое война оставила, ее эхо.

 

Знала – не любит ...

Что ходит к другой.

Знала.

Знала, навечно утратив покой,

Мало.

 

Даже не знала,

Кто же она –

Другая?

Фронт... Похоронка...

замолкла война

В мае.

 

Вышла – седая –

Цветочек на шлях

Бросить.

Видит –

Еще у одной в волосах

Проседь.

 

Все это – о первых трех книжках Аврутина. Интересный момент: рецензия Гниломёдова также построена на стихах из этих трех сборников. А об остальных он пишет: «Повысился, несомненно, духовный статус аврутинского слова, возрос коэффициент обобщения, энергетика стиха. Его поэзия вбирает целые слои культуры, истории, человеческого опыта, ощущение природы включает философское осмысление вечных тем». Однако ничего конкретного, никаких примеров. Всего несколько строк о большей части книг. Что за странный период в творчестве Аврутина начался в середине 90-х годов, о котором критик не может сказать ничего вразумительного?

 

«На голубых пригорках суесловий»

 

В своей статье Владимир Гниломёдов также пишет: «Первый плодотворный период в творчестве А.Аврутина завершился в начале 90-х. Принципиально новой вехой на его пути стал, на мой взгляд, сборник «По другую сторону дыхания» (1998г.)». И на мой взгляд тоже. Во-первых, как раз в это время стало возможным издавать книги за свой счет, а во-вторых, ясных и «темных» стихов в нем – наполовину.

 

Что же вы снова раскаркались,

вороны,

У перекрестка дорог?

Что ж не туда указуете:

«Вон они...» –

Родина... Истина... Бог...

 

Родина, истина, Бог – пожалуй, доминантные слова в творчестве Аврутина последних десятилетий. Правильные слова, положительные. Которые показывают, что вектор его творчества – добро, правда, совесть. Но всегда ли стихи как следует прописаны?

 

Как мне видится, одно из главных слов для характеристики стихов из книги «По другую сторону дыхания» и всех остальных – туман. Как в природе туман лишает предметы четкости, ясности, скрывает их частично или полностью, так и здесь, в стихах, смысл замутняется, запутывается, иногда совершенно тонет в словах.

 

Туман – всегда неточность. Неточность, из-за которой вместо яркого, ясного образа видим всего лишь слова, которые нередко вызывают недоверие. Запутать, «размыть» картинку может и одна неточная деталь. А что, если их много? А что, если «неотфокусировано» все стихотворение? Боюсь, что примеров и первому, и второму, и третьему случаям в «Наедине с молчанием» найдется немало.

 

Неточность детали

 

Над Отчизною,

Богом забытою,

Тот же лет

шестипалых сердец.

 

Сердце с шестью пальцами? Что за патология? Если это образ, то он должен быть как-то объяснен, доказан.

 

Неразменные птицы

на ветках дрожали.

 

Контекст стихотворения "Были ветры тугие надменны и глухи" не объясняет, в связи с чем птицам присвоен эпитет "неразменные».

 

Стылый Сумрак. Родина у дома

Бесприютно спит

на сквозняке.

 

Может, на ветру? Сквозняк все-таки ассоциируется с закрытым пространством.

 

Иногда не то, что отдельные строки и слова – целые строфы и даже стихи вызывают удивление.

 

А ты все ждешь

с какой-то странной жаждой,

Которой лес с заутрени

пропах,

Что мир качнется,

гулко ухнет дважды

И явит вербу в розовых чулках.

 

Жажда пахнет? Почему мир "ухнет" дважды, а не один раз или три? Дело в рифме? Но особенно впечатляет верба в розовых чулках. Просто не верба, а дама легкого поведения.

 

Колыхалось бесплотно

беспалое небо,

В проводах задыхался

бессмертник горячий,

И струилась листвою

вчерашняя небыль

Над кривой и заплеванной

будкой собачьей.

 

В этой строфе много чудес. Во-первых, что значит «беспалое небо»? Разве небо и с пальцем бывает? И далее. Интересное решение приняла «вчерашняя небыль»: струящаяся листвой именно над заплеванной собачьей будкой (собака там, видимо, незлой жил – дал испачкать свою будку, захотелось кому плюнуть, подходи, ног не пожалей, да плюй).

 

В волосах запутавшийся миг

В себе хранит

раскаянье столетий,

кровавую невыплаканность

плети,

Бред горбуна, что мерзок,

но велик.

 

Примеры неудачных, случайных сравнений, образов можно продолжать.

 

Виды тумана

 

Некоторые стихи почти полностью состоят из строф, подобных вышеприведенным, где все мутно, темно и сомнительно. Но есть и другие виды тумана. Например, стихотворение «Если...»:

 

Если только не поздно уже...

Если письма: не все опоздали.

Если друг на хмельном рубеже

Не заложит последней

медали...

 

И так далее. Еще пятнадцать раз «если». Читатель ждет продолжения – «то что?" Но продолжения нет. В результате стихотворение выглядит незаконченным и оставляет чувство разочарования.

 

В последней книжке «Неживая вода» и в новых стихах туман меняет «консистенцию». Если в книгах «Суд богов», «Золочение бездна» и «Поверуй... Вспомни... Усомнись» много стилистически неудачных мест, то в двух последних слова одно у другого стоят обычно в согласии, но нередко невидим смысл всего стихотворения. Например:

Солнце съежилось

Зяблик озяблый

Настороженно жмется

к крыльцу.

Лист взбесившийся

с яблони дряблой

Так и жаждет хлестнуть

по лицу.

И туманного цвета проклятье
Отзывается в стылой душе.
Белый ангел и черное платье...
Черных платьев не носят уже.
Все свершилось...

Все вышло до срока.

Бог не выдал...

И «Аз» ??не воздал...

Только черная музыка Блока ...
Только бледная стылость

зеркал...

 

Вопрос такой – о чем это стихотворение? Юрий Сапожков, анализируя его, пишет, что если строфы в нем поменять местами, содержание не изменится. Но разве это хорошо? Если, например, в стихотворении «Знала – нет любит...», приведенном выше, поменять порядок строф – получится бессмыслица. Потому что в нем все логично, каждая новая строфа развивает предыдущую. В этом же стихотворении все возникает внезапно: в первой строфе – пейзаж, потом почему-то являются ангел и черные платья (Ангелу, пусть, положено появляться неожиданно, а вот платья...), и потом тоже откуда-то берутся «музыка Блока» и зеркала. Если и есть в этом стихотворении какая-то идея (что вряд ли), то она за семью замками. А, может, ему и не нужно никакой логики? Может, его музыка, его минорный настрой и есть его логика? Писал же когда-то Лермонтов: «Есть речи, значенье темно иль ничтожно, но им без волненье внимать невозможно». Однако таких речей у Анатолия Аврутина слишком много. Не только волнения на все не хватит, а и терпения.

Но не только из нелепостей и неясностей состоят более поздние книги Аврутина. Есть там и другие стихи. Такие, как «Тебе еще судить да рядить...», «Небо хмурое. Дождь косой», «И снова гулянка у дяди Егоши», «Прощались тайно. За все простить...» («По другую сторону дыхания»); «В нашем доме...» – начинал отец... », «Швырнули речке в душу камень», «Холодное, мокрое лето», «Женщина лет сорока», «Вздымаю взор с мечтой о небе, но...» ( «Золочение бездна»); «Скупой слезы двоя усталый взгляд», «Автодоровка. Детство», «Как призрачно все!.. Как мгновенно!..», «Рукопожатие... Духопожатье...», «Поэты – всегда полубоги» («Поверуй... Вспомни... Усомнись... »); «Стылый сумрак. Родина у дома... », «Свинцовый город, где ты один...» («Неживая вода») и т.д., Процитируем один из них:

Памяти Льва Куклина

Свинцовый город, где ты один,
Чужие глаза вокруг.
Иван Сабило к Лев Куклин –
Вот он, мой Петербург.

Зачем я трубку

схватил тогда? –

В незнанье – к спасенью ключ.
Сабило в трубку вдохнул:
 

«Беда...»

Сделался воздух жгуч.
Шершавый ворот

хватаешь ртом,

Померкнувший ловишь мир ...
Все остальное – потом, потом,
Пол-Петербурга: нет.

Никакой мудрагелистости, никаких туманов. Просто, понятно. Грустишь вместе с автором.

В заключение

Если вспомнить вопрос, который мы поставили в начале статьи, открылось у Аврутина «второе дыхание» или двести пятьдесят стихотворений – свидетельство его торопливости, то, думается, правильный ответ – второе. Ведь в книгу прошло много стихов, прописанных недостаточно хорошо.

 

Странно, что ни Юрий Сапожков, ни Владимир Гниломёдов не заметили никаких просчетов в книге «Наедине с молчанием». Но, думается, заметили, просто решили остановиться только на удачном. Остальное – миновать. О поэте, конечно, нужно судить по его лучшим стихам.

 

Наталья Капа,

«ЛіМ» – №4-25.01.2008г.

(перевод: А.Новиков)