Нет Пушкина и нет России…
Нет России. Мордовать ту великую страну начали ровно сто лет назад. К власти пришли бандиты, которые без всяких оснований убили всю царскую семью, включая детей. Развязали гражданскую войну. Уничтожили цвет нации. Страна погрузилась во мрак. Новым образованием с внешними признаками государственности стали управлять кухарки и шариковы. К названию некогда великой державы теперь приписали прилагательное, и она стала называться «Советская Россия».
Нет России. Не возродилась она и после перестройки. В начале этого века остатки свободы домочили в сортирах. А 27 февраля 2015 года был трусливо убит у стен Кремля Борис Немцов. Сейчас даже трудно найти внешние признаки государственности. Огромное территориальное образование правители превратили в угрозу для всего мира. С территории Российской Федерации совершаются разрушительные набеги на сопредельные государства, которые банально разграбляются. Страна своих солдат хоронит тайно, без почестей. А то и просто кремируют, не вывозя из зоны конфликта.
Сейчас только безумцы умом не могут понять, что такое современная Россия. Нюрнберг был по результату деятельности нацистов и фашистов. Теперь о Гааге говорят заранее и с полной определенностью.
"Дороги наши – сад для глаз: Деревья, с дерном вал, канавы; Работы много, много славы,
Да жаль, проезда нет подчас" - П.А.Вяземский
Никогда уже не возродится Россия Пушкина и даже более поздняя. И только наследие великого гения бессмертно. Как же оно сейчас контрастирует с современной Российской Федерацией, аббревиатуру «РФ» которой уж не скрываясь трактуют однозначно…
Алесь Новікаў
Он никем не заменяем
29 января (или 10 февраля по новому стилю) 1837 г. умер А.С. Пушкин. «Солнце нашей поэзии закатилось!» – написал об этой смерти «Русский инвалид». Но уже и тогда многим было понятно, что дело не только в поэзии.
Гоголь писал, что «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа». Достоевский добавил к этому: «и пророческое».
Как о пророке, о Пушкине отзывались многие, но, конечно, не в смысле предсказаний будущего. Вслед за Гоголем в Пушкине видели идеал русского человека. «Это русский человек, – уверял Гоголь, – в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет». В Пушкине выразилась «народность нашего будущего, – восклицал Достоевский, – таящегося уже в настоящем, и выразилась пророчески». В самом деле, как никто другой, особенно для своего времени, Пушкин постиг и русскую душу, и русский язык. Именно он сумел верно понять и выразить свой народ, родную историю и то трудноуловимое явление, которое сам же и называл «русским духом».
Пушкин явился в стране, мятущейся со времен Петра Великого между собственным и европейским жизнеустройством. Мятущейся и все никак – а пожалуй что и до сих пор – не могущей решить для себя: так что же все-таки лучше и полезнее, что следует принять и от чего отказаться. Пушкин не ответил на эти вопросы, нет. Но он рассказал России о России; своим соплеменникам, которые и говорить-то по-русски забыли, он открыл богатства и прелесть родного языка, поведал о русских преданиях и русской старине. Это он вопреки многим тогда заявил, что «гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие».
Пушкин впервые ввел в мировую литературу русский характер, весь мир, таким образом, познакомив с соотчичами, представив их, не унижая (как делают обыкновенно современные либеральные литераторы) и не приукрашивая (как писатели-патриоты). Пушкин обрисовал разницу, существующую между Россией и Европой, показав, что это два совершенно разных мира, обрисовав «Иоанновского» и «Прометеевского» человека. Но опять же: никого при этом не унижая и ничего не приукрашивая. Так появились Алеко и Онегин, Татьяна Ларина и Маша Троекурова, Алексей Швабрин и Сильвио, Лиза Берестова и Маша Миронова, графиня Анна Федотовна Томская и Емельян Пугачев и множество других образов русских людей, верно схваченных, филигранно обрисованных, превосходно объясняющих все странности и особенности русской жизни. Примером тому мог бы послужить один «Евгений Онегин», о котором Достоевский отозвался как о воплощении настоящей русской жизни, воплощении «с такою творческою силою и с такою законченностью, какой не бывало до Пушкина, да и после его, пожалуй».
* * *
Объехав Россию, не понаслышке зная жизнь ее народов, Пушкин в произведениях и суждениях своих явил пример настоящего патриотизма. Не «квасного», фанатичного, непонятно на чем основанного, а потому вызывающего раздражение, шаткого и не имеющего порой отношения к действительности. Но подлинного патриотизма, зиждущегося на знании своей страны, своего народа и родной истории, на восприятии Отечества как явления сакрального. Именно поэтому даже резкие суждения Пушкина о России – без неприятия или презрения.
В наше время слово «патриотизм» воспринимается многими едва ли не как ругательство. Даже произносить его «передовая общественность» старается не иначе как с искажениями: «пуцриотизм», «патриотизьмь» и прочее в том же роде. Особенно же забавно это звучит из уст борцов с режимом. Ведь под «патриотизмом» понимается не что иное, как любовь к Отечеству и желание ему блага. В таком случае очевидно, что тот, для кого «патриотизм» смешон, Отечество не любит и блага ему не желает. А стало быть, борясь с режимом, преследует цели смутные и, по всей видимости, своекорыстные. Логика же суждений типа «Путин взывает к патриотизму. Путин плохой, следовательно, патриотизм – это плохо» и вовсе сродни логике «мыши – это животные, следовательно, крупные мыши – это крупные животные». Впрочем, во времена, когда Родину принято выбирать как породистую собаку, все это неудивительно.
Пушкин рассуждал иначе: «Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражают, как человек с предрассудками – я оскорблен, – но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал». В этих давно и хорошо известных всем словах заключена, пожалуй, формула патриотизма. В этих словах ум, искренность и благородство – все то, чего так не хватает сегодня.
Вторая библейская заповедь гласит: «Не делай себе кумира…» Но люди склонны создавать кумиров не только из золота или дерева. Любая самая прекрасная идея может стать кумиром, вокруг которого будут сбиваться в толпы фанатики, ненавидящие придуманных врагов и готовые на борьбу с ними. Никогда и ни в чем Пушкин не был фанатиком, явив, напротив того, пример трезвого и глубокого, пытливого и острого ума. Того русского ума, что с неподдельным интересом воспринимает весь мир, с умилением любуется им и пытается понять его, созерцая.
Пушкин и сам стал ярчайшим образцом того самого «Иоанновского» человека, воспринимающего мироздание не как хаос, нуждающийся в организации, а как гармонию; человека, стремящегося к примирению и правде. Как подтверждение тому – обращение Пушкина к иноземным сюжетам, достоверное изображение чужой жизни. Но даже здесь Пушкин обнаруживает сугубо русскую черту, подмеченную затем Достоевским, – «всемирную отзывчивость». Эту особенность Достоевский считал национальной, а потому и называл Пушкина «народным поэтом»: «не было поэта с такой всемирной отзывчивостью, как Пушкин, и не в одной только отзывчивости тут дело, а в изумляющей глубине ее, а в перевоплощении своего духа в дух чужих народов, перевоплощении почти совершенном, а потому и чудесном…»
Эту силу перевоплощения, этот пушкинский артистизм отмечал раньше и Белинский, уверяя, что в нем и состоит тайна «пафоса всей поэзии Пушкина», что в Пушкине следует видеть прежде всего художника, «вооруженного всеми чарами поэзии, призванного для искусства, исполненного любви, интереса ко всему эстетически прекрасному, любящего все и потому терпимого ко всему». Но Достоевский считал пушкинскую способность к перевоплощению, к интуитивному познанию неизведанного, ту самую «всемирную отзывчивость» национальной чертой, наиболее ярко воплотившейся в гениальном поэте. Можно сказать, что Достоевскому вторил позже Блок в «Скифах»:
…Мы любим все –
и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно все –
и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…
Светлана Замлелова, «Советская Россия»
