Виктор Мартинович стал известен благодаря маркетинговому ходу издательства
В «Народной Воле» №40-23.05.2017г. нашел статью Александра Федуты «Время Мартиновича». Конечно, лучше было бы указать и имя – Виктора.
Статья интересная во многих отношениях. Однако я помещу лишь окончание, которое относится к литературе. Остальное можно будет прочесть на сайте «НВ» чуть позже.
Коротко о том, что пропускаю? Первая часть «Школа». Имеется в виду в высокой журналистике.
«Учиться было у кого: в изданиях Петра Марцева, «БДГ» и «Имя» блистала Ирина Халип, философствовал Юрий Дракохруст, знакомили читателя с зарубежными новостями Семен Букчин и Василий Крупский».
В части «Стиль» рассказывается, что В.Мартинович был «умный, тонкий, ироничный».
«Карьера». Защитил докторскую (по нашему – кандидатскую) в Вильнюсе. Затем работа в ЕГУ. Повезло из-за случайности. Однако вскоре ушел с административной работы. Причину Виктор не называет даже друзьям.
«Пробный камень». Не понял, в чем проба. В.Мартиновича допрашивали в качестве свидетеля по делу «декабристов» в 2011 году. Как считает А.Федута, Виктор выдержал экзамен.
И вот основные части статьи, относящиеся к литературной деятельности В.Мартиновича. Оказывается, известным он стал благодаря банальному обману читателей: московское издательство «запустило утку», что его книга «Паранойя» (дебютная) запрещена в Беларуси. Возможно, без этого хода Виктор Мартинович был бы широко известен лишь в узких кругах…
Читайте окончание статьи А.Федуты ниже.
Алесь Новікаў
ЛИЦА НОВОГО ПОКОЛЕНИЯ
Время Мартиновича
...
Слава
Однако все это осталось где-то там – в прошлом. Сегодня у Виктора Мартиновича заслуженный статус надежды отечественной литературы.
Вероятно, его первая книга – роман «Паранойя» – остался бы незамеченным. Сегодня в этом первом крупном произведении Виктора видны, что называется, «швы». Ему помогло, что вышел он в Москве и по Беларуси пополз слух о том, что книга якобы запрещена властью. Запрещать книги российских издательств в Беларуси – дело сомнительное, и лично я думаю, что, скорее всего, в реальности запрета не было. А был прекрасный маркетинговый ход издательства, который моментально привлек к «Паранойе» внимание читателей: запретный плод сладок.
Виктор Мартинович
Я бы назвал эту книгу «романом атмосферы». Там есть все – привычные минчанам названия и музыка, стилизация под расшифрованную прослушку и перешептывание влюбленных. Но главное: там удушливая «предоттепельная» атмосфера 2008-2009 годов, когда воздух еще наполнен страхом – и одновременно предчувствием катастрофы декабря 2010 года.
Автор надписал мне свой первый роман. Дата – 4 декабря 2009 года. До Площади осталось один год и пятнадцать дней.
На роман обратил внимание крупнейший специалист по кровавой истории Восточной Европы Тимоти Снайдер. Ну, это примерно как если бы Шуневичу действительно дали пострелять из пистолета Дзержинского по скрипке Страдивари. Высший уровень – раз уж Елизавета II не интересуется дебютными романами молодых белорусских авторов.
Но на рецензию Снайдера в Минске внимания не обратили. А на статус «запрещенной книги» – обратили. Тираж рос, число проданных экземпляров росло. Мартинович стал едва ли не самым модным русскоязычным писателем Беларуси – после, разумеется, Алексиевич. Мартиновича ждала известность «русского писателя из Белоруссии, книгу которого запретил Лукашенко» – вплоть до последующего забвения и в Беларуси, и в России. Но Виктору пришлось делать выбор.
Выбор
Собственно говоря, перед каждым автором, вступающим сегодня в литературу Беларуси, стоит выбор. И это вовсе не выбор между Чергинцом и Петровичем и возглавляемыми ими союзами писателей. Это выбор между языками творчества – а значит, между идентичностями. Помните, как Владимир Некляев аргументировал свое вступление в президентскую кампанию? «Я иду в политику, потому что гибнет язык, гибнет культура, а значит, белорусский поэт теряет свою Беларусь и своего читателя».
Ощущение провинциальности художника теряется тогда, когда он понимает главное: его адресат живет не только в городе, регионе, стране, в которой живет он сам, но – во всем огромном мире. Именно поэтому Светлана Алексиевич не испытывала никаких комплексов, говоря и о том, что она воспитана на русской культуре, и о том, что она живет в Беларуси. Она ставила автографы на своих книгах, выходивших на немецком и французском, польском и шведском, японском и английском языках. Она понимала, что ее читатель – всюду. Это было для нее главным.
Но Светлана Александровна сформировалась как автор в ту эпоху, когда культурная «прописка» не была делом выбора и политической и нравственной позиции. В этом отношении ей было проще. А русскоязычному писателю, не достигшему в момент выхода первого романа возраста Христа, приходилось существовать в пространстве, маркированном по языковому признаку. С кем ты? – вопрос, на который должен был ответить для себя Виктор Мартинович.
Он ответил.
Он остался в Беларуси. Не в смысле – «не уехал из Беларуси», а сделал свой статус белорусского писателя основой литературной стратегии.
Его второй роман – «Сцюдзёны вырай» – был написан на белорусском языке. Я не смог его прочесть, но не из-за языка. Я не могу читать большие тексты, существующие исключительно в электронном виде, – предназначенные для компьютера. Но и эта книга нашла своего читателя! Мартинович стал романистом тех, кто вырос в новых условиях чтения: он адресовался людям, способным пользоваться айфоном и не помнящим черно-белое телевидение. Причем тем из них, кто сознательно говорил и думал на белорусском языке.
Я знаю такой пример. Это Винцук Вечерко. Но Вечерко осуществил свой выбор в условиях, когда белорусский язык воспринимался в русскоязычном Минске странно – но не враждебно; он просто закреплен был в общем сознании за семьями деятелей национальной культуры, а не за детьми партийной элиты. А Мартинович начал писать на белорусском языке после площадей 2006 и 2011 годов. В 2006 году – напомню – владелец одного из кафе вызвал милицию, услышав, что группа молодежи, зашедшая выпить чаю и воспользоваться туалетом, говорит на белорусском языке. О ситуации после 2010 года и говорить не приходится.
Мартинович вступил на путь, который на первый взгляд не сулил ему ничего хорошего. Но – выиграл.
Победа
Дальнейшее творчество Виктора Мартиновича показало: можно балансировать между языками и между культурами, но твоя личная –человеческая, нравственная – позиция должна быть внятной и очевидной. Преуспевающий русскоязычный журналист стал одним из наиболее востребованных бело-русскоязычных блогеров – и писателей. Если раньше кто-то мог говорить о том, что белорусский язык – язык культурного гетто, то пример Мартиновича продемонстрировал: нет никакого гетто! Есть сознательный выбор. Можешь писать на двух языках – пиши, но принципиальные тексты должны быть на том языке, который ты считаешь главным. Такая позиция сблизила его с общественной кампанией «Будзьма!», одним из лиц которой он стал.
Его манифестом стал роман «Мова», вышедший – именно под таким названием – в 2014 году одновременно на двух языках. На белорусском – который обозначен как язык оригинала, – и на русском.
К этому времени романы Мартиновича уже выходили в переводе на английский и немецкий языки. В 2016 году «Мову» перевели на немецкий. С белорусского оригинала.
Сегодня Мартиновича можно назвать тем молодым (какой молодой?! Ему почти сорок лет!!!) автором, который представляет белорусскую литературу в Европе. Повторюсь – нравится это кому-то или не нравится, но это факт. Ему заказывают комментаторские колонки в престижные газеты, его хороший английский и неплохой французский языки позволяют легко устанавливать связи с издателями, рецензентами, книготорговцами.
Я не берусь утверждать, что Мартинович может стать следующим белорусским нобелиатом, но все может быть. Впереди не менее двадцати лет продуктивного творчества. Его романы читают, пьесы ставят. Белорусские критики разделились на тех, кто восторгается им, и тех, кто негативно к нему относятся. На деле это означает одно: Мартинович превращается в серьезный культурный фактор, и его двуязычие – как осознанный выбор, но выбор в пользу белорусскости, а не наоборот – тоже становится фактором. Он не хочет писать для гетто – он расширяет аудиторию, предлагая свои тексты всей нации, всему народу – тому, который умеет читать. При этом он современен по форме своих романов, он экспериментирует с сюжетами. Он адресуется не той молодежи, которой сено милее асфальта, а той, которая успела повидать мир, посмотреть западное кино, прочесть западные книги – и вернулась на родину, потому что от нее все равно никуда не уйдешь.
Главное – чтобы он не заставлял мое поколение читать свои романы с экрана компьютера. Глаза болят.
Александр ФЕДУТА,
«Народная Воля» №40-23.05.2017г.
