Перечитывать художественные книги? Что за блажь. Сегодня не то, что перечитывать книги, многие уже не хотят просто читать, да и не любят. Веет от прежней привычки чем-то ветхозаветным, окончательно забытым. Можно только сокрушаться, как читали прежде по старинке, бывало запоем, со страстью, вожделением, припадали к книге, как к спасению, искали в слове утешения. Чем не своя религия и почти молитвенная благодать, а ведь было такое, было… Отучились. Когда-то встреча с хорошей книгой была сродни внутреннему потрясению, обновлению, примирению с собой, иногда открытию и откровению.
Приоритеты остались и останутся за усвоением знаний, которые получают из учебников, научной литературы, справочников, интернета. Информация живет и побеждает. Ее все больше, она концентрируется, разрастается, давит своей мощью, авторитетом, и пониманием, что никогда один отдельно взятый человек не усвоит эту глыбу вселенского масштаба, ну, если только так, понемногу, отщипывая крохи, перепадет что-то каждому.
Не знаю, как у других, но у меня за долгие годы чтения образовался такой свой, очень персональный и короткий список авторов, которые я перечитываю и перечитываю почти сорок лет. Отдельно остановлюсь на любимом писателе Юрии Нагибине. Хочу поделиться неким своеобразным феноменом, возможно, это касается только меня и моих пристрастий.
Итак, Юрий Маркович Нагибин. Первая книга «Ты будешь жить. Повести и рассказы» 1974 года случайно попалась мне почти сразу после окончания школы. Мы были детьми и читателями библиотек, буквально вскормленными книгами школьных, университетских, городских абонементов. Именно в тиши читального зала библиотеки моего родного города Молодечно, под высокими потолками, у второго окна справа, где открывались тихие зеленые задворки, старый сад, мне было уютно и радостно в любую пору году. Особенно хорошо читалось, когда за окном затевались осенние дожди, город за окнами обступала густая темень, а здесь в библиотеке было хорошо, душа настраивалась на чтение, за столом включалась лампа, и этот мирный, спокойный свет в ее слабом свечении вечернего окружия, любимая книга, шелест страниц, и… выпадение из реального времени. Но мне хотелось этой странной игры, ощущения перемещения, воплощения мечты, там все было иначе: слышались диалоги, чужие разговоры, шепот, тихий плач, обманы, предвкушение гиблости и несчастного конца, проникали несравненные ароматы и особый блеск женских глаз, их мягкое мерцание и обещание чего-то намного большего, что ожидало меня в моей жизни. Я чувствовала руку автора, его пульс, сердцебиение, дыхание, доверяла ему, и рассказчик, а талантливый писатель обязательно прекрасный рассказчик, проводил меня по чужим задворкам, раскрывая белое и черное, свет и тени, изнанку и лицевую сторону произведения. Всей моей доверчивой душой овладевали несравненно более сильные и явственные чувства, порывы и устремления, чем все посылы из моей окружающей жизни, где были обязанности, родительский дом, школьные подруги.
Библиотека закрывалась, я была последним, поздним посетителем, для сторожа и дежурной, наверное, не удобной читательницей. Хромой сторож недовольно гремел ключами, закрывая за моей спиной тяжелую дверь. Из библиотеки я брела другой, до краев переполненная чужой любовью, чужой жизнью и чужими страданиями. Выдуманная литературная история так сильно проникала в меня, застив влажной дымкой глаза, что я почти ничего не замечала по дороге домой, оставаясь равнодушной к осеннему вечеру, к черным лужам, глубоко отражающим высоту освещенных окон, к чуть слышным звукам музыки из вечернего парка. Сейчас ведущий на танцплощадке объявит последний белый танец, и самые красивые нарядные девушки по уговоренной давней традиции отберут себе в сопровождение по глухим переулкам самых видных и смелых парней.
Под впечатлением прочитанной книги я часто замолкала, немела, слепла и глохла ко всему, что меня окружало, проникаясь вымышленной жизнью, но мои искренние страдания из-за перипетий в придуманной книжной мелодраме облагораживали, настраивали весь ход моей души на некое обновление и сопереживание всему миру.
Уже и не вспомню, как первая книга Ю.Нагибина со штампом городской библиотеки осталась у меня на руках. Не хочу сказать, что сознательно прихватила тот сборник повестей и рассказов, но с того далекого знакомства у меня проклюнулся интерес к творчеству именно этого автора, с годами он креп, развивался и вырос в восхищенную любовь, поклонение и ожидание новой книги.
Да, я стала настоящей поклонницей новых книг Мастера, его непревзойденного стиля, тончайших оттенков и нюансов, наблюдений и душевных переживаний автора и его героев. Наваждение и ошеломление талантом. Новизна и отбор художественных средств не прекращались у писателя на протяжении всей его долгой творческой судьбы, со временем только усиливаясь, как в старых мехах настаивается зрелое старое вино, приобретая новые оттенки, богатство мироощущения, отношение к себе и жизни. Все это передалось посредством его крупного писательского таланта и мне, сформировало, наконец, мой литературный вкус, помогло в отборе, узнавании уже моих внутренних ощущений и сравнений. У других авторов я искала нечто подобное… и не находила. Слишком высока была заданная планка Мастера.
В дальнейшем книги Ю.Нагибина стали моими настольными книгами, друзьями, советчиками по жизни, в них постигала красоту художественного языка, терзания и мудрость, глубину познаний мировых и отечественных шедевров, их поэтику и эстетику, по наитию искала крупицы для собственного творческого вдохновения.
Ю.Нагибин достиг совершенства отточенной формы и живого наполнения в жанре рассказа, сегодня несправедливо отвергнутого многими издателями. Искушенная магией словотворения Мастера, напитанная, опьяненная избранной редкостью его словесности, я и сама стала строже и взыскательнее относится к своим произведениям. Может, от чистоты и искренности слога, проникновенной приближенности его литературы к каждому из нас, самому последнему, скромному и рядовому читателю, и состоит подлинная народность творчества Ю.Нагибина, теперь почти забытая у современных авторов. Не в себя надо заглядывать, самовлюбленно вытаскивая и выставляя миру как в витрине, собственные душевные уродства, а искать подпитку и непреходящую мощь у источников народных характеров.
Теперь уже и я лишилась прежнего, как в юности, неискушенного дара чтения, доверяя каждому слову писателя. В давно зачитанных книгах ищу не сюжеты. Они давно мне известны. На зачитанных старых страницах стали открываться новые смыслы, такое случается не со всеми книгами. Это как на древних полотнах или церковных фресках, после реставрации открываются новые и новые слои, они начинают сиять чистым золотом и яркой лазурью первозданной красоты.
Или я стала меняться, взрослеть, подрастая в своем понимании до заложенных в книгах авторских значений, не знаю. Но во много раз читаных и перечитанных текстах Ю.Нагибина, его слова неожиданно стали проявляться и звучать по-новому. Так незаметно, для посвященных, он подмешивает в текстах свои собственные рецепты из авторской «кухни», приподнимая для будущих писателей завесу, делая из многих тайн ремесла явное, раскрывая глаза на сокрытое, что лежит глубоко, а не на поверхности. После долгого ученичества приходит постижение и понимание…
В рассказе «Почему я не стал футболистом» Ю.Нагибин рассказывает о своем детстве, страстной любви к футболу, и о рано проснувшейся в нем тяге к творчеству, богатству наблюдений, к одиночеству «…Но моя кровь была отравлена. Я уже не мог жить без тех маленьких открытий, которыми награждало соприкосновение с белым чистым листом бумаги, ждущим заполнения… В моем одиночестве не было ни вражды, ни отчужденности», и как метко сказал его тренер-француз, почти простонал: «Писатель». … Все засмеялись, а я с ужасом взглянул на тренера, вонзившего иглу в сплетение моих мук».
Уже будучи зрелым и признанным писателем он поведал в рассказе «Немота», как неожиданно лишился писательского дара. И здесь опять автор мучается, просто бьется над этой загадкой, что такое по определению писательский труд. «Мне нужно столкнуться с материалом и тут же обрести свободу от него. Тогда откроется простор мечте… Я совершал много промахов из-за того, что не приникал в глубь вещей, но я выигрывал главное для себя – возможностью наделять их художественной жизнью… Так что же произошло со мной? Слова, слова, где вы? Без вас все виденное и пережитое тут же умирает. Теперь я, как никогда, убежден, что вы не слова, вы суть…».
Почти в каждом его произведении, будь то «Сон о Тютчеве», «Машинистка живет на шестом этаже», «Как был куплен лес» о переписке Надежды фон Мекк с П.Чайковским и многих других, сознательно ищу и встречаю в художественных текстах золотые вкрапления-размышления о природе творческого дара, его тяготах, провидчестве, муках, радостях и озарениях. Ю.Нагибин был отмечен этим даром, владел им в полной мере, чувствовал дрожь и оторопь, когда приближалось время служить, он выкладывался за письменным столом, как раб на галерах.
В маленьком рассказе «Сон о Тютчеве» он написал даже не о поэзии Ф.Тютчева, а всего-то о рождении одного стихотворения, посвященного любимой женщине, но как Ю.Нагибин мог прочувствовать трагизм жизни поэта, его одиночество и невосполнимость утраты. Осилить такую высоту могут не многие, а писатель смог, он знал это состояние души, ее работу и отдачу не понаслышке, а воочию, испытанный и проверенный должной мерой на прочность. «Обычно в дороге, когда стихи начинались смутным шумом, словно далекий морской прибой, затем в мерном шуме этом прозванивали отдельные слова и вдруг чудно сочетались в строку. Она становился как бы вместилищем некой чужой работы».
Ю.Нагибин проникся биографией поэта, и написал о мучительном рождении поэтической строки, но выразил, прежде всего, свою, личную природу исполнения творческого замысла. «Он всегда был вежлив с богом, и впервые мольба его прозвучала, как вызов:
О, Господи, дай жгучего страданья
И мертвенность души моей развей –
Ты взял «ее», но муку вспоминания,
Живую муку мне оставь по ней!
Через собственную призму восприятия Ю.Нагибин по-новому открывает силу поэтического дара Ф.Тютчева, подступающей скорой старости, болезней и будущих душевных скорбей, одно спасение у художника – в творчестве, в силе поэтического слова. После такого удивительного по художественной мощи рассказа возникает одно желание: читать и перечитывать стихи Ф.Тютчева, но и сам Мастер открывает читателю несравненные, блестящие грани своего таланта.
Этими цитатами Мастера должны воспользоваться начинающие, ищущие свой путь в литературу писатели, переняв как эстафету из прошлого в настоящее, что в нашем мире все имеет взаимовлияние и взаиморазвитие, ничего не вырастет на пустом месте кроме сорной травы. У меня много записано цитат из Ю.Нагибина, на встречах с читателями я часто прибегаю к ним, в них ищу утешение и надежду.
«Литература останавливает быстротекущее, позволяет людям вглядеться в изменчивый лик бытия… Слово твое орудие и оружие, лишь им ты участвуешь в заботе народной. Без него ты как столяр без рубанка, маляр без кисти, плотник без топора».
… Хорошо сказано, со знанием своего дела и места в жизни, на то он, и Юрий Нагибин, был и остается непревзойденным Мастером слова. Пусть мое запоздалое признание сам классик и не услышит, он закончил свой жизненный путь более пятнадцати лет назад, но его великолепные книги и подвижничество на литературной ниве остались нам, благодарным читателям.
После всего сказанного, надо ли задаваться вопросом, перечитывать или нет хорошие художественные книги классиков прошлого?
Ирина ШАТЫРЁНОК, Гродно